17 февраля выступил с докладом на IV Зимней школе в КазНУ аль-Фараби. Школу организовала Кафедра печати и электронных СМИ совместно с кафедрой ЮНЕСКО по устойчивому развитию Казахского национального университета имени аль-Фараби. Выкладываю запись. Без ИИ-грамотности никуда!
пятница, 14 марта 2025 г.
среда, 5 марта 2025 г.
Власть и влияние: к вопросу о научном потенциале теории "мягкой силы"
Статья рассматривает актуальное состояние исследований властных отношений в теории публичной дипломатии. Хотя сам термин «публичная дипломатия» был впервые предложен еще в 1965 году, научная дискуссия о разнице между «традиционной публичной дипломатии» и «новой публичной дипломатии» продолжается [Публичная дипломатия, 2017]. Сейчас считается, что с начала XXI века публичная дипломатия демонстрирует признаки перехода от первого ко второму. В настоящее время академические дискуссии о влиянии публичной дипломатии обычно связывают ее с концепцией «мягкой силы», предложенной Дж. Наем, и склонны принимать размер мягкой силы страны в качестве основного показателя, с помощью которого можно оценить эффект ее публичной дипломатии. Однако тут важно уточнить, как именно с публичной дипломатией соотносится более фундаментальный концепт власти и каков реальный потенциал влияния «мягкой силы» в международных отношениях.
Популярность концепции «мягкой силы» Дж. Ная в научных и общественно-политических кругах, очевидно, появилась не на пустом месте и является результатом эволюции теории международных отношений и междисциплинарных исследований, а также серьезной полемики между различными научными школами и политическими силами внутри США. Согласно распространенной точке зрения, властные отношения между людьми и между государствами определяются различиями в имеющихся у них ресурсов. Соответственно, чем больше ресурсов находится в распоряжении политического áктора, тем больше власти он имеет. Классическим преломлением этой идеи для международных отношений стало описание структуры национальной силы Гансом Моргентау, который считал, что ее формируют следующие ресурсы: 1) география; 2) природные ресурсы; 3) производственные (индустриальные) мощности; 4) военный потенциал; 5) численность населения; 6) национальный характер; 7) моральный дух нации; 8) качество дипломатии [Моргентау, 1965: 440]. Опираясь на эту концепцию, американский политолог Пол Кеннеди в 1987 году опубликовал книгу «The Rise and Fall of the Great Powers», в которой с цифрами и фактами доказывал, что эпоха доминирования США в мировой политике подходит к концу [Kennedy, 1987].
Именно в полемике с методологическими подходами школы реализма появилась концепция «мягкой силы» Дж. Ная. В своих книгах он прямо ссылается на работы Роберта Даля и его взгляды на природу политических отношений, которые значительно отличаются от концепции власти как ресурсов. По мнению Даля (а вслед за ним и Дж. Ная), политическая власть - это отношения влияния и подчинения, то есть отношений (реляции) между политическими акторами, и которые носят динамический и вероятностный характер. Основываясь на подходе «реляционной власти», Даль дал классическое определение, которое широко принято и цитируется в области международных отношений: «Так называемая власть – это способность А заставить Б сделать что-то, что он или она в противном случае не сделал бы» [Dahl, 1957]. Подход «власть как ресурсы» определяет «власть» как то, что мы сейчас обычно называем «способностями», тогда как подход «реляционная власть» подчеркивает влияние «власти» одного актора на поведение других акторов. В этом плане обладание какими-то ресурсами еще не значит гарантированной власти по отношению к другим, что оставляет значительное пространство для публичной дипломатии.
Согласно определению Ная, «мягкая сила» — это способность получать то, что вы хотите, посредством привлечения, а не принуждения или оплаты [Nye, 2008]. Или, более конкретно, «способностью получить то, что вы хотите получить, через привлечение, а не через подавление или некие «проплаты». Такая власть возникает из привлекательности культуры той или иной страны, ее политических идеалов и политики. Когда наша политика воспринимается другими как легитимная, наша гибкая власть усиливается» [Най, 2006: 18]. Очевидно, что определение «мягкой силы», данное Наем, следует подходу «реляционной власти». То, что он называет «мягкой силой», подчеркивает влияние одного субъекта, а не ресурсов, которыми он владеет, на поведение другого субъекта. Най отмечает, что общее между «мягкой силой» и «жесткой силой» заключается в том, что оба вида силы могут изменить поведение других стран. Разница между ними состоит в том, что это изменение осуществляется разными способами. Мягкая сила действует через привлечение, а жесткая сила – через принуждение или побуждение (шантаж).
Остановимся на взглядах Дж. Ная на стратегическую коммуникацию, которая рассматривается им в рамках реализации публичной дипломатии. Очевидно, что категория стратегической коммуникации в специальной литературе получила самые разные трактовки и не имеет единого, методологически выверенного подхода [Гавра, 2015]. Существующие подходы варьируются от бизнес-стратегии до военно-политической технологии [Paul, 2011]. С точки зрения Дж. Ная стратегическая коммуникация – это один из параметров публичной дипломатии. Публичная дипломатия не может быть сведена к связям с общественностью, так как «передача информации и «продажа» позитивного имиджа – часть публичной дипломатии, которая подразумевает строительство долговременных отношений» [Най, 2006: 151]. При этом, простой пропаганде часто не хватает достоверности, она контрпродуктивна. Следует оговориться, что это мнение Дж. Ная в последние годы подвергается серьезным сомнениям из-за значительного распространения новых форм политической пропаганды по всему миру и в том числе в области международных отношений [Пропагандистский дискурс в условиях цифровизации, 2023].
Всего им выделяется три параметра публичной дипломатии: повседневная коммуникация, стратегическая коммуникация и долгосрочные взаимоотношения. Стратегическая коммуникация в интерпретации Дж. Ная больше напоминает PR-кампанию как в политической или рекламной кампании. Вот как он пишет: «стратегическая коммуникация планирует символические акции и коммуникации на протяжении года, чтобы придать некий бренд центральным темам или продвинуть некую особенную правительственную политику» [Най, 2006: 153]. На наш взгляд, это слишком узкий подход к определению стратегических коммуникаций. Сильной стороной авторского подхода является акцент на исследовании роли международного общественного мнения во внешней политике и проблем взаимодействия «жесткой» и «мягкой» власти.
Большое внимание в концепции «мягкая силы» Дж. Ная отводится современным цифровым коммуникациям, которые серьезно изменили международные коммуникации и фактически привели к разрушению монополии англо-американских СМИ. В этой области отмечается работа таких телеканалов, как Russia Today и Al Jazeera. Глобальная сеть Интернет привела к относительному повышению значения инструментов «мягкая силы». В последних работах Дж. Наем была предложена идея «киберсилы», которая может быть использована в качестве инструмента внешнеполитического воздействия, как в варианте «мягких», так и в варианте «жестких» методов [Най, 2014].
Исследования Джозефа Ная прекрасно встраиваются в систему современной публичной дипломатии, которая связана с широким использованием технологий по связям с общественностью для формирования позитивного имиджа государства. Специальный анализ базовых внешнеполитических концепций стран Евразийского Экономического Союза показал, что до недавнего времени во всех странах использовались элементы теории «мягкая силы»: «общественная дипломатия», «народная дипломатия», «цифровая дипломатия», «гуманитарная дипломатия», «имидж страны» и некоторые другие [Быков, 2023]. Технологии стратегической коммуникации действительно стали неотъемлемой частью продвижения национальных интересов за рубежом [Минаева, 2021].
Оценивая научный потенциал концепции «мягкой силы» следует отметить ее высокое значение в современных условиях, поскольку произошло значительное изменение в мировой политике ввиду развития современных технологий коммуникации, бизнеса и общественных отношений. С другой стороны, следует отметить целый ряд существенных недостатков. Во-первых, существуют проблемы с переводом и консенсусным пониманием сущности «мягкая силы». Некоторые исследователи продолжают трактовать это понятие с точки зрения ресурсных характеристик. Отсюда возникает и существенная путанница с переводом и содержательным наполнением понятия. В России «soft power» переводят по-разному: и как «мягкая сила», и как «гибкая власть». Или вообще никак не переводят, как в коллективной монографии под редакцией О. Ф. Русаковой. Путанницы добавляет сам автор концепции, когда в своей книге «Будущее власти» пишет о «smart power», а также о «кибер силе». Множественность названий и трактовок приводят к потере эвристической силы концепции, снижает научную релевантность методологии.
Во-вторых, в значительной степени остаются нерешенными проблемы оценки воздействия «мягкой силы» в качестве внешнеполитического инструмента. Данные проблемы изначально присутствуют в концепции «реляционной власти» Роберта Даля, о которой мы писали выше. Существуют серьезные проблемы с наблюдением самого факта оказания политического влияния. И если в случае с «жесткой силой» эти факты довольно легко фиксируются в форме международных договоров и союзов, то в случае с «мягкой силой» это значительно сложнее. Сам Най, разумеется, видит эту проблему и предлагает решить ее следующим образом: «Чтобы оценить, является ли не некий конкретный ресурс ресурсом гибкой власти, способным привлечь людей, следует измерить его при помощи опросов общественного мнения или изучения фокусных групп. В свою очередь, о том, приведет ли эта привлекательность к достижению желаемых политических результатов, следует судить в каждом отдельном случае» [Най, 2006: 32]. Но и при таком подходе возникают вопросы о роли политического класса, который может принимать внешнеполитические решения, опираясь на национальные интересы, а не на мнение избирателей.
Литература
Быков И. А. Стратегические коммуникации в развитии мягкой силы стран ЕАЭС // Российская школа связей с общественностью. 2023. Вып. 30. С. 10-27.
Гавра Д. П. Категория стратегической коммуникации: современное состояние и базовые характеристики // Век информации. 2015. № 3. С. 229.
Минаева Л. В. Стратегическая коммуникация как инструмент продвижения национальных интересов страны // Российская школа связей с общественностью. 2021. Вып. 20. С. 52-77.
Най Дж. Гибкая власть: как добиться успеха в мировой политике. Новосибирск: Тренды, 2006. 221 с.
Най Дж. Будущее власти. М.: АСТ, 2014. 444 с.
Пропагандистский дискурс в условиях цифровизации / под ред. В. А. Ачкасовой, Г. С. Мельник. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2023. 424 с.
Публичная дипломатия: Теория и практика / Под ред. М. М. Лебедевой. М.: Издательство «Аспект Пресс», 2017. 272 с.
Soft power: теория, ресурсы, дискурс / под ред. О. Ф. Русаковой. Екатеринбург: Издательский Дом «Дискурс-Пи», 2015. 376 с.
Dahl R. The Concept of Power // Systems Research and Behavioral Science. 1957. 2(3). P. 201-215.
Kennedy P. The Rise and Fall of the Great Powers: Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000. N.Y.: Random House, 1987. 667 p.
Morgentau H. Politics Among Nations: The Struggle for Power and Peace. N. Y.: Knopf, 1965. 524 p.
Nye J. S. Jr. Public Diplomacy and Soft Power. The Annals of the American Academy of Political and Social Science. 2008. Vol. 616. № 1. P. 94-109. Paul C. Strategic Communication: Origins, Concepts, and Current Debates. Westport: Praeger, 2011. 256 p.
